28 мая 1862 года в Петербурге произошел «грандиозный пожар, неслыханный в летописях столицы»

В архивах Пожарно-технической выставки им. Б.И. Кончаева сохранились описания «грандиозного пожара», произошедшего 28 мая 1862 года в Апраксином Дворе. Предлагаем вашему вниманию окунуться в атмосферу того памятного для пожарной охраны Петербурга дня.

Журнал «Пожарный» так описывал события 28 мая 1862 года: «В Духов день, 28-го мая, погода в С.-Петербурге была прекрасная. Дувший до полудня легкий ветерок начал замет­но крепчать и к вечеру сделался порывистым. В этот день в Толкучем рынке большая часть лавок была закрыта, впрочем, кое-кто торговал. В женском ряду, где обыкновенно производился торг белыми и ситцевыми рубашками находились даже покупатели.

Около 5 часов пополудни, из одной лавчонки, около часовни, повалил дым, и раздались крики «Пожар! Горим!» - все переполошилось. Почти все растерялись и в первые моменты бросились забирать ненужный хлам, оставляя все наиболее ценное. Большинство владельцев отсутствовали, так как отпра­вились в этот день с семьями на Охту, где справлялся храмо­вой праздник.

Между тем, пламя, раздуваемое сильным ветром, усилилось, охватив соседние, деревянные же лавки, сухие и к тому же выкрашенные масляною краскою. Все они быстро запылали и не более чем через час горе­ли сплошные ряды: иконный, книжный, мебельный, лавки с плать­ем, перинами и проч. Огонь встречая себе обильную пищу, распространялся по всем направлениям. На беду, в тесных пространствах, застроенных лавками, не было почти разрывов.

Скоро пламя дошло с одной стороны до Фонтанки, а с другой - до Чернышева переулка. По Фонтанке от здания Министерства Внутренних Дел далеко тянулись железные ряды, которые в сторону Апраксина переулка сменялись складами разного рода дерева и леса. Дойдя до этих складов, огонь стал угрожать даже домам противоположной стороны Апраксина переулка и три из них действительно вскоре загорелись. Что же касается до домов, непосредственно прилегавших к Толкуче­му рынку, то все они сгорели и обрушились. Кроме вышеуказан­ных трех домов, пожар через Апраксин переулок не распростра­нился, но лавки и под ними жилые помещения по Садовой ули­це, принадлежавшие графу Апраксину и Министерству Народного Просвещения, выгорели дотла. От сильного жара воспламени­лись даже товары, вынесенные из лавок и сложенные у решетки Государственного Банка, который тоже загорелся, но скоро был потушен.

К девяти часам вечера, весь неправильный четырехугольник между Апраксиным и Чернышевым переулками, Большою Садовою и Фонтанкою - пылал как печь. Скоро огненные язы­ки забегали и по крыше здания Министерства Внутренних дел, которое занялось сверху, с чердаков, а затем огонь стал проникать и в верхние его этажи.

В это же время, за Чернышевым мостом, пылал не менее жестоко другой обширный четырехугольник - от Троицкого переулка до Фонтанки. Деревянные крыши и заборы бывших здесь лесных складов и за ними ряды неправильно расположен­ных построек не могли ничем быть потушены, давая новую пи­щу и без того страшной силы огню, который вскоре перебро­сился на левую сторону Троицкого переулка. Отсюда огонь устремился по Щербакову переулку к строившейся Владимир­ской церкви, произведя и там страшные опустошения, едва не соединившись с потоками пожара, истреблявшего дома левой стороны Троицкого переулка.

Ночь обратилась в день от громадного пламени, свободно развивавшегося и захватывавшего все на своем пути. Карти­на была невообразимая. Над огромным пространством пожара стоял густой дым, как туча, а ниже ее блестел грозной силы огонь, вздымавший высоко свои языки над Петербургом, отче­го издали казалось, что горит весь город. Смрад и жара были невообразимые, нечем становилось ды­шать. Огромные головни взвивались по воздуху и перебрасы­вались на значительные расстояния.

Все вокруг, насколько можно было видеть с Чернышева моста, по обе стороны Фонтанки представляло сплошное море огня. Перемене ветра, около полуночи, следует приписать остановку разрушительной стихии, с одной стороны у дома Министерства Внутренних Дел, а с другой - по Троицкому пе­реулку и наб. Фонтанки, за Щербаковым переулком. Благодаря этому обстоятельству, а также и могучей силе паровой маши­ны от завода Уайтенса (впоследствии Невский механический), которую привезли из-за города и поставили у Чернышева мос­та, спустив ее забирной рукав в Фонтанку - дело приняло иной оборот. Паровая машина эта была первою построенною заводом Шанд-Мейсона в Лондоне сухопутною машиною, которая и была в 1858 году отправлена для вышеуказанного заво­да в Петербург.

Таким образом, удалось отстоять Пажеский Кор­пус, здание Министерства Внутренних Дел и Большой Гостиный двор, а затем, когда ее перевезли на другую сторону Фон­танки - остановить распространение и других пожаров, возни­кавших в районе Московской части.

Государь Император Александр II-ой прибыл на место по­жара к Чернышеву мосту в то время, когда огонь свирепствовал по всем направлениям во всем его грозном величии.

Пожарных не было видно. Обессиленные и утомленные предшествовавшими пожарами, разбросанные на огромном пожари­ще, они казались отсутствовавшими. Их высокие медные каски кое-где лишь показывались из-за дыма. Везде торжествовал: лишь огонь. Хаос стоял невообразимый. Вынесенные и выброшенные вещи и товары горели на мостовой.

Государь прошел пешком по Чернышеву переулку на Садо­вую улицу, к Публичной библиотеке, где его ожидала верховая лошадь. Огромная толпа народа окружила Царя, целуя его руки и пальто. Сев на лошадь, Император, в сопровождении громадной толпы, тихо поехал по Чернышеву переулку к Екатерининскому каналу, где еще не горело, повернул по набережной канала, мимо Государственного Банка, доехав до Мучного переулка, но дальше ехать было уже невозможно. По Садовой бушевал огонь. Апраксин переулок пылал. Из толпы, сопровождавшей Царя, слы­шались возгласы: «Не езди туда, батюшка наш, там и ходу нет!».

Государь поехал по набережной через Сенную площадь, проследовал до Обуховского моста, где огня было сравнитель­но меньше, по Обуховскому и Загородному проспектам и прибыл страшно удрученным, в обожженном пальто, в пыли и копоти, на Царскосельский вокзал, откуда и отбыл в Царское Село.

В тот день в Летнем саду было обычное гулянье - смотри­ны невест. Вдруг, одновременно с началом пожара, в аллее, ко­торая ведет от средних ворот со стороны Невы, в том месте, где она еще узка, в толпе раздался крик: «Горим! Горим!», после него началась страшная сумятица. В толпе начался в пол­ном смысле грабеж. Срывали бурнусы, золотые вещи и часы, вытаскивали бумажники и кошельки, пока, наконец, не удалось восстановить порядок подоспевшей полиции.

На другой день, вся местность, уничтоженная пожаром, представляла ужасную картину. Толпы народа, ломовые и легко­вые извозчики, кареты, омнибусы - все это было перемешано. Петербург имел вид города, спасающегося от нашествия неприя­теля. По всем почти улицам были видны возы с товарами, мебелью и домашней рухлядью. Все ближайшие улицы и площади были загромождены кучами разного имущества.

Убыток от этого грандиозного пожара, неслыханного в летописях столицы, богатой вообще пожарами, а в летнее вре­мя в особенности, в точности определить было трудно, насчи­тывали же его не менее 50 миллионов рублей.

Повторявшиеся за последнее время огромные пожары обра­тили попечительное внимание Государя Императора, который нашел необходимым принять исключительные меры для предотвра­щения подобных бедствий, а также и немедленной помощи несчастным погорельцам, наиболее пострадавшим от пожаров.

Была учреждена особая, временная комиссия под председа­тельством ген.адъютанта Зиновьева для приведения в извест­ность потерь, понесенных от пожара, а также для немедленно­го изыскания и принятия чрезвычайных мер к наиболее дей­ствительной охране безопасности столицы. На эту комиссию был возложен прием и распределение сумм, как поступивших от Их Величеств и Особ Императорской фамилии, так и частных пожертвований в пользу пострадавших.

Для ближайшего наблюдения за принятием мер Комитетом С.-Петербург был разделен на три временных военных губернаторства, соответственно разделению столицы на три полицей­ских отделения, с подчинением их военным губернаторам.

Под помещения погорельцев Государь Император повелел отвести здания 1-го сухопутного госпиталя, Московские казармы и старый арсенал и кроме того разрешил временно отпустить палатки для тех из погорельцев, которые пожелали остаться на Семеновском плацу. Многие из частных лиц предос­тавляли для погорельцев помещения в своих домах».

«Со времени основания Петрограда до наших дней, пожар 28-го мая 1862 года по своим выдающимся стихийным размерам, несомненно, занимает первое место, почему мы и уделили ему здесь так много места и внимания. Во время этого пожара брандмайором Петроградской пожарной команды состоял полков­ник артиллерии К.Х. Эллерман, занимавший означенный пост с 1858 по 1867 года»,- писал журнал «Пожарный» в 1894 году.